в поиске личной ведьмы.

EDWYN COLLINS - A GIRL LIKE YOU

Jung So Min.
25-27 / гетеро / профессия на твой выбор / ведьмы.

сюжет
— постойте! что за фигня творится?
— история.

Ты ведьма огня. Даже волосы твои под стать - красные, словно жгучее пламя.
Ты мой враг - если раньше я пытался найти ведьмам оправдание, то после сотворенного с моей семьей, вы все для меня мишени, по которым я обязан попасть.

Ты знала меня задолго нашей первой официальной встречи - именно твоя сестра была той, кто зачаровала меня, а после заставила сжечь собственный дом, в котором находились мои близкие. Мои родители-охотники, некогда убили вашу мать и тетю, поэтому ваша месть вполне обоснована. Однако, в отличие от кровожадной старшей сестры, ты не видела резона в том, чтобы преследовать и детей обидчиков (то бишь нас с моей младшей сестрой), ты всегда была более благоразумной, предпочитая прятаться, а не нападать - возмездие было свершено, что еще требовалось?.. Ты всегда боялась охотников, боялась, что рано или поздно они вычислят тебя и убьют - как маму, и искренне переживала за сестру, которая совершенно отчаялась в своей мести. Ты же, в отличие от нее, предпочитала жить обычной жизнью - как самый обыкновенный человек, но твой ковен сосредотачивал все внимание на том, чтобы увеличивать силы и влияние семьи. Достигнув совершеннолетия, ты отдалилась от ковена, превратившись в ведьму-одиночку, но связи с сестрой не теряла, так или иначе беспокоясь за ее будущее.
Свою магическую практику ты не забросила - ты являешься сильной стихийной ведьмой, способная контролировать свою магию. У тебя холодный разум и безумно горячее сердце - в тебе нет зла, но есть страсть, которая способна направить тебя на великие свершения.

Официально мы узнали друг друга несколько месяцев назад - я вышел на очередную охоту на ведьм, а ты вместе с сестрами из ковена (ваши особые ночные шабаши вычислить легче простого) выбралась в лес, дабы набраться сил от природы и собрать дары для зелий. Вашу вечеринку мы пресекли на корню - ведьмы начали бежать, и ты в том числе. Твои кроваво-красные волосы были видны издалека, поэтому я бежал за тобой до последнего - пока ты не скрылась в неком обветшалом, огромном доме.
То, что этот дом заколдован, я понял практически сразу - мой медальон едва не прожег меня насквозь. Это был старый дом предков твоего ковена, дом, который был сожжен охотниками и все погибшие ведьмы обосновались здесь, охраняя эту черную дыру даже после своей смерти.
Ты бегала от меня недолго - мне удалось прострелить твою ногу и перед последним ударом ты предупредила меня, что я не выйду из этого чертового дома, если сейчас прикончу тебя. В этом был смысл, так как сила твоих предков даже с того света давила на меня.
Но выбраться даже вместе из этого дома мы не могли - стояла ночь на дворе, и зачарованный барьер был крепок как стена - ты сказала, что на рассвете барьер исчезнет и мы сможем выйти и тогда наша игра в кошки-мышки продолжится.
... Но утро оказалось милостиво к тебе.
Почему? Потому что ты в отличие от своих сестер ты была иной, и я не смог выстрелить.
А ты не смогла убить меня - ведь даже наблюдая за действиями других ведьм, ты так или иначе, оставалась человечной - ты могла навредить, но убить - никогда.
Наш отсчет начинается с этого рассвета.

за кадром
— как насчет сообразить на троих по пивку
и посмотреть за гибелью вселенной?
— я согласен!
— это практически то же, чем я занят каждый день.

внешность: можем поторговаться, но Сомин все равно будет для меня в приоритете) просто я уже успел проникнуться ее образом и вам будет крайне трудно уговорить меня выбрать другую внешность. Но не бойтесь, я вас одену и раздену, как только пожелаете - я нашел целую папку гифов с роскошной красноволосой Сомин, так что, без одежды не останетесь) да, и главное, к бэк сынджо потом не сбегайте, а то мало ли хдд
детали: свою анкету могу скинуть после вашей регистрации, потому что у меня в голове все выглядит достаточно цельно и когда я расписываю, я не всегда могу уловить, понятно ли идеи я сформировал для других, но надеюсь, заявка не запутала) в любом случае, идей для отыгрышей будет масса, гарантирую)
посты: я не особый любитель новомодного нежного стиля, который включает в себя скобкипалочкиетире и прочий сор, как бы, хорошего помаленьку) сам я пишу от первого лица (могу и от третьего), но не переношу второй, так что будьте начеку)
Да и посты минимум от 4ооо зн, границ не задаю, так как... я водолей  но водолей в хорошем смысле, не бойтесь хд
Жду активную и идейную девушку)
связь: здесь, гостевая и лс) я работящий, так что в будни меня можно будет поймать онлайн утром и уже только ближе к вечеру)

пробный пост

скину по первой просьбе)

Для Джимин учитель Сан всегда был просто забавной картинкой. Далеко даже не второстепенным героем, который появляется только тогда, когда не происходит совсем ничего интересного и нужно заполнить паузу чем-то ненавязчивым, дабы зритель совсем уж не заскучал. Она вспоминала о существовании сонсеннима только во вторник вечером, когда нужно было делать уроки, и сразу после обеда в среду забывала о нем. Нет, он определенно был героем даже не нейтральным, а положительным: «литератор» совершенно точно не относился к тем личностям, изображать милашку в присутствии которых было действительно тяжело: настолько они, со своими придирками, крикливыми голосами и безумным интересом к тому, что происходит на последних партах, где им определенно не рады, раздражали её. Мин порой находила его поведение даже в чем-то милым и в целом считала Сан И одним из наиболее приятных учителей – однако это не означало, что она проявляла к нему больше интереса, чем к другим преподавателям. Девушку не интересовали практически никакие предметы, кроме, разве что, действительно полезных обществознания и китайского языка – так почему её должны были заботить люди, что ведут эти уроки?
Для Джимин учитель Сан всегда был просто забавной картинкой, а сейчас он внезапно поднялся до уровня бога, и она была несколько не готова к такому повороту событий.
Он смотрел на Мин, задумчивый и обеспокоенный, а она и рада была тому, что в его голове роем вьются мысли, потому как сама не могла отвести взгляд от учителя, от которого как будто исходило какое-то сияние. Он спросил, одна ли она, и Джимин задумчиво кивнула – теперь она действительно не помнила о том, что пришла сюда с приятелем, который сейчас стоял где-то в углу, не зная, пытаться ему прорваться на сцену сейчас или подождать ещё немного. Учитель взял девушку за запястье и отошел с ней к бару; ноги послушно шли, куда было нужно, а глаза как будто приклеились к немного взъерошенному затылку.
Мин всегда восхищалась андерграундом и всем, что вообще было связано с этим понятием, а сейчас оказалось, что уже больше года она раз в неделю видит жителя этого удивительного мира и даже иногда разговаривает с ним, но при этом считает его просто забавной картинкой.
Заявление учителя о том, что он ни за что не предложит ей заказать что-нибудь, как будто на самом деле обращенное к нему самому, заставило девушку очнуться от забытья и отвести взгляд от Сана. Она пожала плечами: мол, если не предложите, значит, ничего не поделать.
Второклассница ждала, пока СанИ закончит с мунбечжу: ей и в голову не пришло сесть. Слишком сильно была занята голова, чтобы отвлекаться на всякие мелочи. В своей голове Джимин рисовала нового учителя Сана, совсем не такого расплывчатого, как раньше и не жалела золотой краски на своего нового кумра.
Там, у неё в мозгу, уже сложился новый образ литератора. Теперь Мин знала, что он потрясающе читает реп и может иногда выпить, а ещё волнуется о своих учениках: это сейчас ясно читалось в его озабоченно-задумчивом взгляде. Однако Джимин даже и не думала лепить то, что она сегодня увидела, поверх всех тех дурацких шуток и широких улыбок, которые не раз встречались ей на протяжении прошлого учебного года. Она почему-то думала, что такие, как он, не будут обманывать и быть другими, как это делает она. По её мнению, потрясающие люди из мира андерграунда могли многое не договаривать, но никогда не опускались до лжи.
Новая картинка блестела золотом и забавно морщилась: девушка отлично помнило то неловко смеющееся лицо, которое делал учитель каждый раз, когда понимал, что очередная его шутка пришлась публике не по вкусу. Если бы Мин могла, она бы повесила такую у себя в спальне.
На улице было хорошо и немного страшно. Хорошо – потому что СанИ отлично выглядел с сигаретой, а на улице было прохладно, но не до неприятного; страшно – потому что её вот-вот отправят в общежитие, а ей туда никак нельзя. На дворе три часа ночи – все хорошие девочки уже давно спят в своих кроватках. Значит – Мин не одна из них. Ей это, конечно, прекрасно известно, но девушка вовсе не хочет, чтобы кто-то ещё пришел к подобному выводу.
Но СанИ явно не интересуют бесконечно большие проблемы маленькой школьницы, которые в его глазах не превосходят по размерам муравья -  они совсем немногим меньше её самой. Конечно, встречаются люди, отличающиеся бесконечной готовностью помочь, осознанно вытесняющие из своего сердца общечеловеческий эгоизм и вполне законное равнодушие, а может, и вовсе их туда не впускающие, но он явно не один из них – слишком много получается добродетелей и удивительностей для одного человека.
- Беда нагрянула внезапно. Думаю, о причинах твоего недалекого путешествия я спрошу позже, а пока...
У Джимин перехватило дыхание. Больше всего её сейчас беспокоит её собственное будущее, однако она замечает, как учитель прикусывает губу – ей непонятно, что может вызвать у него беспокойство сейчас, когда все уже произошло и все решения уже приняты.
- Делать, однако же, нечего, ты едешь со мной.
Да, в нем определенно слишком много добродетелей и удивительностей для одного человека. Обычного человека.
Для учителя-реппера, потрясающего в своей неоднозначности, для невозможного в своей контрастности узора, вышитого золотыми нитями – в самый раз.
- Через несколько минут подъедет такси. До утра я с тебя глаз не спущу.
И в её глазах снова восторг и безумное счастье, и она бы порывисто обняла учителя, если бы не было так страшно даже дотронуться до него. Какой она, оказывается, ребенок – а в свободное время мнит себя взрослой и всезнающей.
И какой её учитель литературы, оказывается, потрясающий.
- О, сонсенним... – Мин так удивлена, что у неё не получается подобрать слов, не просто нужных, но хоть каких-нибудь. Пятнадцать минут назад она считала этого человека просто забавной картинкой, десять минут назад он стал для неё богом, а сейчас она едет к нему домой – не так просто, знаете ли, вот так вот сразу принять все это, подстроиться, начать вести себя соответствующе.
Джимин не придумала ничего лучше, чем поклониться, согнувшись пополам. Из неё рвались эмоции, однако они не желали оборачиваться в слова, а потому девушка пока старалась сдерживать их.
Интересно, у него есть девушка? Нет, наверно нет: разве при живой девушке возят домой по-танцевальному разодетых школьниц? Но если так, то это и вовсе получается как-то… странно. Единственная гостья в холостяцком доме – Джимин, на самом деле, не раз приходилось бывать таковой, но сейчас она почему-то не вспоминает об этом.
Мин испытывала непонятное, неловкое чувство, которое не могла описать. Если бы она росла в самой обычной семье и не мнила себя представителем элиты с самого детства, то знала бы, что так чувствуют себя все нормальные девушки, когда оказываются в непосредственной близости от своей первой любви или просто какого-нибудь парня, который им нравится. Однако второклассница не обладала подобными знаниями; с ней ничего такого раньше не случалось, а потому она и вовсе растерялась, борясь с желанием в очередной раз взглянуть на такого задумчивого сонсеннима.
Музыка, льющаяся из приоткрытых дверей клуба, практически не достигала ушей девушки – зато она отлично слышала жужжание двигателей проезжающих мимо машин. Джимин пока не знала, хочет она поскорее сесть в такси или предпочтет, чтобы оно никогда не приехало. Это тоже было для неё странно: обычно Мин прекрасно осознавала, чего она хочет.
- В итоге я не успела услышать никого, кроме вас, – все же решилась подать голос она, когда молчать стало совсем уж тяжело: второклассница как будто чувствовала вину из-за того, что сейчас учителю приходится везти её к себе домой вместо того, чтобы продолжать находиться в клубе, где ему наверняка нравилось гораздо больше, чем в её компании, что бы он там ни говорил про усталость, а то, что СанИ молчал, только заставляло её чувствовать себя ещё более неловко. – Я и подумать не могла, что вы занимаетесь чем-то подобным, – она перевела дыхание и сама не заметила, как продолжила на повышенных тонах, - И это так здорово! И то, что читаете реп, и то, что курите и пьете. Вы совсем другой! Нет, конечно, и такой, как был, но и.. другой. – Джимин немного запуталась в словах, но как-то не обратила на это внимания.
Небольшая машина, такая же желтая, как короткая юбка девушки остановилась буквально в шаге от них и призывно бибикнула. Мин не заметила этого: жужжание в её голове никоим образом не относилось к автомобилям.
- Потрясающий!
Надо же, вырвалось. Спохватившись, девушка немного испуганно выпучила глаза – как младшеклассница, честное слово. Она, наконец, заметила такси и вперед учителя направилась к желто-черным дверям – как будто они могли спрятать её от СанИ. «Черт возьми, Джимин, где ты? Что это за сопля?» – ругался на неё кто-то у неё же внутри. Мин тоже не совсем понимала, где она, но была почти уверена в том, что потеряла себя где-то в том клубе, что сейчас собирался скрыться за поворотом. И Мин опять не знала, рада она тому, что все сложилось именно так, или все-таки нет.

Его тянуло к морю бесконечно (вот так ∞). Он ездил в Ниццу, чтобы бродить по пустующим пляжам — разгар мокрой и бесснежной зимы, — и смотреть на то, как Средиземное море отчаянно пытается что-то ему прошептать своими волнами и серо-синим цветом воды. Он не сомневался в том, что оно жаждет, чтобы его услышали. Белая пена разбивалась о каменные волнорезы, разделяющие пляжи на отдельные куски, волны умирали, но казалось, что их бесконечное количество, ведь на смену одной приходила другая. Так и с людьми. Многие думают, что одни заменят других, что это все неотъемлемая часть существования, но внутри Ким Дже Джуна бушевало желание опровергнуть такие суждения и научить этому весь мир. Мы ведь все знаем, что не существует похожих друг на друга людей. Нет таких, ведь даже близнецы по характеру будут иными. Так разве можно думать, что кого-то одного можно заменить другим? Почему же нам говорят смириться с тем фактом, что люди приходят и уходят, что ты найдешь себе новых, еще лучше. Почему, если тот человек уже когда-то был самым лучшим, а потом стал никем? Противоречие на противоречии, но может быть люди так скрывают свою боль и тоску по тем самым ушедшим. Ведь в обществе, где запрещены войны, люди любят играть в игры с помощью слов, а боль считается слабостью, на которую всегда можно надавить. Лицемерие людей идет на крайние шаги, особенно, когда они хотят что-то заполучить. Ким Дже Джун сбегал из Парижа на Лазурный берег под видом посетить Канский фестиваль или какой-нибудь приватный показ мод в Монако, а вместо этого в свободные минуты частенько бродил в одиночестве, пытаясь отдохнуть от того общества, в котором он жил. Его ведь тоже окружали люди, ведущие свою игру, он был вынужден делать вид, что он такой же, потому что выжить иначе было практически невозможно — слабые вышвыриваются за пределы игральной зоны. Он не хотел стать такими же как они, он не хотел использовать людей, как расходный материал, он хотел помогать им, потому что любой человек этого заслуживает. В нем было что-то от ангела, как говорили окружающие, но он-то знал, что внутри себя скрывает такую ораву демонов, что ангелу там и в помине нет места. Просто он ведь тот, кто идеально умеет играть на публику, создавая иной, ненастоящий образ. Он улыбался, тогда как внутри него не было и намека на подобную радость.
Море знало каждый кусочек его души, потому что он доверял ему. Возможно, на набережной он выглядит немного неуместным в своем горчичном пальто и дорогом свитере с высоким воротом, не прячущийся от ветра, с наушниками в ушах и сонатой Рахманиного на душе. Возможно в эти моменты он немного переносился в совершенно другую вселенную, которую создал сам. И каждый раз она была разной, потому что внутри Дже Джуна столько желаний, и он не в силах все из них держать под контролем. Ментол в сигаретах охлаждает горло, он обещал себе, что курить будет как можно меньше, и вот начинает кашлять от того, что вдохнул в затяг. Он постепенно отвыкает от всего этого.
Ему хочется заразиться другой энергетикой, такой, которая была только дома, и в итоге пытается найти ее в бесконечном море.
Стоишь на берегу и чувствуешь соленый запах ветра, что веет с моря. И веришь, что свободен ты, и жизнь лишь началась.
когда так много позади,
всего, в особенности — горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
(c.) иосиф бродский
Есть в этом мире имена, которые заставляют его улыбаться. Кико одно из них. Оно простое, но знакомое на столько, что будь оно осязаемое, Дже Джун мог бы угадать, что это оно, просто коснувшись его подушечками пальцев. Красивая и прекрасная девочка из миров, в которые Ким сам ее туда поместил. Она для него и принцесса, запертая в замке, и красавица, что ведет указательным пальцем по странице книги, чтобы не сбиться, и та, что стоит у зимнего окна, попивая горячий глинтвейн. Она та, чей голос, кажется, можно слушать, как самую красивую музыку. Она его неизменная часть, но вовсе не тела, а чего-то более драгоценного — его души. Возможно, порой он был слишком самокритичен к себе, говоря, что на самом деле душа у него грязная и больше уже никогда не сможет быть очищенной, но он мог с гордостью сказать, что принадлежащая Кико часть навсегда будет идеально чистой, как алмазы в украшениях, что он дарил ей по поводу и без, когда в очередной раз не мог приехать из Франции домой и отправлял через друзей или своего личного менеджера. Для Дже она навсегда та маленькая девочка, которую он спас. Он не помнил каким образом полюбил ее. Только помнил, как держал ее руку и понимал, как будет больно, когда придется ее отпустить. Ему было все равно, что она из тех людей, кого сравнивают с ураганом, несмотря на то, что именно она научила его осознанию почему ураганы называют человеческими именами. Он знал, что в ней есть не только эта сторона. Она была призмой, которая отражала цвет, а у этой фигуры слишком много сторон, и, кажется, Дже Джун до сих пор учился их разделять.
Он вернулся в Сеул, чтобы вновь создать вокруг себя привычную жизнь, в которой он вырос. И пусть город за окнами, что в пол, улыбается фальшиво и за спиной прячет дома, Дже все равно чувствует себя дома. Рядом с ней, на плечо которой можно положить усталую голову, он был в самом идеальном для себя мире и, кажется, не хотел ничего, кроме той теплой тишины, даже если это была холодная зима. Ему казалось, что они вдвоем вышли из произведений Харуки Мураками, что она тайно подсовывала ему в сумку, когда он собирался улетать в командировки. Возможно, в те моменты дотянуться друг до друга они не могли, но тронуть за душу было им по силам. Жутко, но без ее глаз весна кажется мертвой, настолько пустой и уставшей, что всю эту усталость ощущаешь на себе. Она была неизменной в его жизни, и когда она уходила, Дже Джун чувствовал себя до ужаса одиноким, но он лелеял надежду, словно цветы в гербарии или между страницами книг, что она еще вернется. И она возвращалась.
И тогда Дже Джун снова начинал жить.
В трудные минуты он шептал ей на ухо, чтобы она посмотрела на себя. Увидела, что она молода. Увидела, что она боится, учил, что страх будет слабостью, только если она откажется его принимать. Он просил ее перестать быть скованной, просил перестать бросать свои слова на ветер, просил перестать беспокоиться о том, что думают другие. Он покупал ей одежду, которую она хотела. Он учил ее вновь и вновь говорить все, что она захочет. Он слушал вместе с ней музыку, которую хотела слушать она, он включал ее громко и танцевал вместе с ней. Он катался с ней на машине в полночь и забывал, что завтра на работу. Он жил с ней сейчас. Они оба хотели кого-то, кто сидел бы с ними на крыше в 2 часа ночи, разговаривал бы о мире, слушал бы медленные песни. Они хотели того, кому могли доверять. Они хотели кого-то, кто переживал бы с ними приключения и любил бы их так же сильно, как бы любили они. И они нашли. Дже Джун нашел Кико, а Кико нашла его.
Наверное, их лиричные души валили все на богов, при чем самых разных, но обоим ведь было понятно, что сделали они это сами, без чужой помощи. Сами встретились и сами поняли, что вместе будут идеальным сочетанием инь и янь. Идеальным сочетанием душ.
— Запрыгивай, — на часах не детское время, а он сидит на капоте своей ferrari и улыбается. Он весь немного vogue, kenzo, gucci и chevrolet. А в глазах у него морская вода по самые ресницы. — Карета умчит вас к морю.
Сегодня они будут смотреть на звезды, пить лучшее вино, что Дже Джун смог найти в своей коллекции, кутаться в клетчатые мягкие пледы у костра и подпевать хриплыми от тишины голосами песни, что будут литься из гарнитур автомобиля. Дже Джун сравнивал себя с морем, а если ты хочешь узнать его секрет, тебе надо стоять на берегу и слышать бой волны, либо же прыгать с палубы корабля в глубину сине-бирюзовой воды с целью отдаться ей полностью. С Кимом так же. Может быть его миры и кажутся странными, но, если в них окунуться полностью, если почувствовать их, то окажется, что это как раз именно то, чего не хватает реальности.
Закуривает снова, потому что сегодня он для нее поэт с запутанной душой, сегодня он для нее мужчина, что дарит весь этот мир своими словами, взглядами, действиями. Сегодня он только ее, и у них есть только сейчас.
Он везет ее быстро по пустым трассам. Везет к морю, что волнами разливается где-то на западе. Он едет за солнцем, которое уже давно убежало куда-то в Европу. И это место не кажется чем-то реальным, словно Дже не бывал там чуть ли не раз в месяц. Волшебная ли та страна, в которую уходит солнце? Кажется он задает этот вопрос вслух, не сводя взгляда с дороги. А может и не задает, ему сейчас кажется, что их драгоценная тишина не была прервана, но одновременно у него чувство, что Кико сидит рядом и обдумывает его вопрос. Почему у него чувство, что она читает все его мысли, а он ее? Глупый вопрос, потому что Джун уже давно знает ответ.
В сущности человеку надо очень немного, чтобы он был счастлив, и, кажется, Дже абсолютно уверен, что ему с Кико больше ничего не понадобится. По-крайней мере сейчас, когда весь мир подвластен только им, а море уже виднеется в конце их пути.
Останавливается, тянется за пачкой сигарет, потому что образ, но останавливается из-за легкого головокружения. Пахнет солью. Вот оно. Его море. Его и Кико. Он уже перестал думать об этом мире, как о чем-то только своем. Оно принадлежит им.
— Я люблю тебя, море, — шепчет, кусает губы. В море есть что-то, что заставляет Джуна ощущать, будто он вот-вот упадет, утонет, сгорит. — Чувствуешь? — спрашивает у девушки, оглядывается. — Оно здоровается с нами.
Он бы остался здесь навечно. С ней и морем, любимым, драгоценным. До невозможности близким, но одновременно далеким. Хорошо, что Кико рядом всегда, и она лучше, чем море. Она, как холодный кофе, когда Дже накануне напился виски с колой. Она заставляет его смеяться, даже когда он не в настроении. Он подходит к машине, открывает багажник, достает сумку для пикника, скидывает свои туфли — кажется, в них он ходит на работу, — слегка засыпая их песком, ежится от волны холода, пробежавшегося по телу. Он уже без пиджака, в одной рубашке и темных брюках. Он похож на офисную крысу, сбежавшую из здания компании подальше от всей работы и рутины. Частично так и есть. Он на секунду сбежал в другой мир, чтобы восстановить силы и вернуться к обыденной жизни. Без таких моментов он был бы мертв.
Поэты умирают без зрителя.
А что зритель?
Поэтов
ведь
много.
Спокойные волны лижут голые пятки, и Ким Дже Джун забывает о том, кто же он такой. Оборачивается с детской улыбкой на лице. Как приятно, что она видит его таким. Он ведь стоит с обнаженной душой — хочешь, бей. Но она так никогда не сделает, и он чувствует себя в безопасности. Нет никого, кто мог бы сделать больно. Больше не надо защищаться и делать вид, будто вся его натура находится в простодушной улыбке. Он не такой легкомысленный дурачок, которым выставляет себя общественности. Будь он таким, не добился бы того, что имеет сейчас.
Именно поэтому он и лицемер.
Но Кико это не пугает, правда ведь? Ты ведь не боишься, что у монеты есть две стороны? Конечно нет. Ты уже большая девочка и ни капельки не глупая. Никогда такой не была.
— Сегодня мы пьем за этот мир, — говорит он, открывая бутыль с вином. Они сейчас будут долго-долго говорить на всех языках, известных друг другу, но все равно не скажут и четверти того, что кроется у них в головах. Она его солнце, что убежало на запад, а потом все равно появится на востоке. Она его фарфоровый херувим.

новая жизнь зело начинается с того, что его перестает колбасить по ночам в приступах паники и кошмаров. его перестает терзать прошлое и, конечно же, он почти что слезает с таблеток, которые ему прописывают каждый месяц. походы к психиатру носят уже какой-то устоявшийся вид, который превращается в легкую зависимость - там он может выговориться, но проблемы они решают уже не отношений братьев, не прошлое и стокгольмский синдром, а другие. они решают проблемы обиды, что до сих пор сидит в зело. обиды на мать, которая так поступила с ним. ведь тогда гук был прав - семья его поимела нехило. а он даже обижаться и злиться не мог, но сейчас все иначе. все по-другому. и дышать становится легче, потому что жизнь идет так, как надо. в правильном ритме, в ритме песен и смеха.

новая жизнь зело начинается с того, что они с братом стирают все обиды друг на друга и ставят точки над i. жизнь зело приобретает краски, когда они могут больше не грузиться по поводу друг-друга и когда стираются все границы "нельзя" и "ненужно". и зело кажется, что он действительно готов ему сердце отдать, лишь бы брат жил долго и счастливо. в перспективе, конечно же, с ним. новая жизнь зело начинается с утра вместе, объятий вечером и спокойного сна в кровати с любимым человеком. жизнь зело течет размеренно и медленно.

у зело открываются глаза в тот момент, когда брат приходит еле живой. зело впервые понимает, что все, что он знал - херня. зело впервые думает о том, что будь он чуть сильнее - обязательно бы защитил гука, но у него не получается это. зело просто слабак. и тогда он впервые осознает, что его брат шаман. не ведьма, не охотник, а шаман. и это так остро впечатывается в его сознание, что несколько дней чунхон просто не может понять, что вообще происходит. он выхаживает брата, заботиться о нем и меняет повязки. он даже готов подменять его в том чайном магазинчике, помогая старухе, пока брат лежит дома. но что-то сильнее него и он не может бросить брата. и как наседка-мать делает все, что бы гук поправился и встал на ноги уже здоровым. к счастью, у него это получается и он благодарит всех за то, что слушал рекомендации друга-медика. и улыбка зело становится живой.

жизнь зело дрожит, когда возвращаются кошмары вместе с астмой. и если с кошмарами они борются вместе и чунхон просто прижимается к своему брату, ища поддержки, то с астмой все труднее. у них в доме давно нет ингаляторов, потому что зело слишком самоуверенный и думает о том, что все прошло и все в прошлом. а душной ночью, когда он лежит уткнувшись в плечо енгука - его накрывает с головой. ему кажется, что из легких просто выкачали весь воздух, да и в комнате просто не вдохнуть. зело касается своего горла и скребет его, словно если он его вскроет - что-нибудь изменится и он сможет нормально дышать. но сколько бы он не царапал горло, сколько бы не пытался вдохнуть воздух - все проходит мимо. все тщетно и зело думает о том, какой он идиот. а потом он вспоминает совет успокоиться и попытаться дышать. он кое-как поднимается на кровати и закрывает глаза. на мгновение ему кажется, что это ошибка, но после он и правда начинает дышать. паника уходит.

жизнь чунхона возвращается в новое русло, когда он спокойно может валяться на кровати и ждать своего брата. жизнь зело приобретает краски, когда он понимает, что сегодня небольшая, но дата. жизнь чунхона меняется в корне после того, как мать говорит снова о наследстве и о том, что всеми деньгами они могут распоряжаться с братом свободно. и первое, что делает зело - покупает небольшой подарок гуку. он покупает ему томик с древнейшими легендами о шаманах и укладывает в глупую обертку. он надеется, что тому понравится и просто остается ждать.

а еще чунхон накрывает на стол - готовит он хорошо, потому ему не составляет труда приготовить пару салатов, глупую пиццу для возможной игры в приставку и купить фрукты. он хочет сделать брату приятное не в том пошлом смысле, когда все думают про секс, а именно заботой и вниманием, потому что это кажется очень важным. чунхону важно знать, что гук хочет возвращаться домой к нему, что гук хочет быть с ним не просто почему-то, не просто из своих мотивов или того, что его к этому подтолкнули, а потому что он сам так решил. и чунхон просто надеется, что так и есть, потому что иначе ему реально легче вскрыться и исчезнуть.

- i wanna be your, - тихо напевает чунхон, пока ждет брата. arctic monkey как нельзя кстати вписываются в обстановку тишины. у чунхона две песни на повторое - r u mine  и i wanna be your и это - правильно. он действительно хочет принажелжать гуку всецело, хотя, кажется, куда уж больше. иногда чунхону кажется, что их сердца бьются в такт. это, конечно, полная хуйня, но ему хочется в это верить. и чунхон улыбается глупо, когда вспоминает последние объятия. он кажется себе еще более счастливым и живым и это напрягает всех, кроме него самого.

чунхон снова дышит и живет. чунхон снова улыбается и это - круто.

- с возвращением, - он не говори "дорогой" или "любимый", потому что он - не женщина, как бы не хотел когда-то. он не говорит "брат", потому что это будет означать что-то отрицательное, именно для него. он просто выходит встречать любимого человека и позволяет себе его обнять, коснуться щеки и помочь раздеться, что бы потом увести его на кухню и не сказать ни слова. он просто молчит, с ноги на ногу переминается и уходит куда-то, что бы вернуться через пару минут.

- я не знаю, понравится тебе или нет, но вот. держи. с небольшим праздником тебя. - чхве едва ли не бледнеет, когда протягивает подарок брату. ему кажется, что он опять проебался и сейчас над ним посмеются, но тогда он просто будет думать в следующий раз. а еще зело кажется себе очень сентиментальным, раз позволяет себе покупать подарки и устраивать такие ужины. - я еще пиццу сделал, на случай если мы пойдем играть в приставку и захочется есть, - неловкая улыбка касается губ мальчишки, когда он поднимает, наконец, глаза.

у них три года разницы. а зело этого не ощущает.